Последний срок Валентина Распутина
Он ушел из жизни за несколько часов до своего 78-летия
Ну вот, не стало и Валентина Григорьевича.
Литературные критики ставили особняком эту могучую тройку «деревенщиков»: Астафьев, Белов, Распутин. Хотя были в «деревенской прозе» мастера и постарше - Абрамов, Носов, Солоухин, Троепольский… В том же ряду Шукшин, Крупин, Лихоносов, Личутин… А сам жанр и вовсе вышел из «Матренина двора» Солженицына. Но выделяли именно эту тройку.
Первым ушел Виктор Петрович. Потом - Василий Иванович. Пришел черед последнего деревенщика России. Этот литературный титул, сначала модный, потом презрительный, Распутин всегда носил с гордостью.
Александр Исаевич Солженицын назвал его место в литературе более точно - «нравственник»! Недаром Валентин Григорьевич стал одним из первых лауреатов престижной Солженицынской премии. Еще в 2000 году. «За пронзительное выражение поэзии и трагедии народной жизни, в сращённости с русской природой и речью; душевность и целомудрие в воскрешении добрых начал».
Воскрешение добрых начал! В начале семидесятых я, свежеиспеченный студент, наслушавшись умных старшекурсников, заглянул в университетскую библиотеку. Полистать модную повесть какого-то Распутина, чтоб не отстать от жизни культурной, и в пивбар. Ну че мне этот деревенщик откроет? Я же прибыл в Ленинград из села, все и так прекрасно знаю про сермяжную жизнь. Раскрыл журнал с «Последним сроком» и … пристыл к стулу, пока не дочитал до конца пронзительную историю деревенской старухи Анны, совсем было собравшейся помирать. Взрослые дети прибыли по телеграммам в отчий дом из разных краев в расчете на похороны. А старая возьми да поднимись со смертного одра! Видно, от радости встречи. Дети заспешили в обратный путь. Уехали, несмотря на просьбы матери. По сердцу резанула финальная фраза: «Ночью старуха умерла!» Там же, в библиотеке, вырвал из лекционной тетради пару листов и написал большое письмо. На деревню матери.
Советский народ тогда считался самым читающим. Распутина точно читали, почитали. Он не был в когорте официальных советских пропагандистов, своей искренней прозой про истоки трогал души многих, не только мою. Молодой деревенщик стал модным среди советской интеллигенции, и даже в самом писательском стане. Стан еще не разделился на красных и белых, почвенников и западников, либералов и патриотов. И западник, гражданин мира Андрей Вознесенский напишет в 70-х:
Мы все забудем, все с тобой забудем,
Когда с аэродрома улетим
Из города, где ресторан «Распутин»,
В край, где живет Распутин Валентин.
В край… Сибирский. Он не был завсегдатаем модного столичного ресторана ЦДЛ (Центрального Дома Литераторов). Все больше на родине.И писал мало при советской власти, несмотря на огромную популярность. На романы не замахивался, хотя сдюжил бы. Всего и были-то «Уроки французского» да еще ряд рассказов, повести «Деньги для Марии», «Живи и помни», «Последний срок», «Прощание с Матерой». И хотя каждая новая вещь становилась событием, Валентин Григорьевич Байкал тогда спасал, боролся с грандиозным проектом поворота сибирских рек...
Аккурат в 1985-м, к объявленной Кремлем перестройке, подоспел его «Пожар». Странная повесть деревенщика про рабочий поселок. Горит склад с дефицитными товарами, припрятанными от народа. Работяги честно пытаются спасти добро от огня, архаровцы же, не-пришей-пристебаи, под шумок стараются растащить все то добро по своим дворам. Приветливые прежде критики посчитали повесть шагом назад в творчестве Распутина. Че за пожар? Зачем? Какой в этом глубинный смысл? Горькое понимание пришло спустя несколько лет, когда вся страна заполыхала. И в том пожаре всесоюзном шустрые архаровцы, пользуясь смутой, лихо прихватизировали народное добро. Те же алюминиевые заводы, ради которых и затопили в СССР распутинскую Матеру, многие другие сибирские поселки. Пророческими стали слова одного из героев «Пожара»: «Против чужого врага стояли и выстоим. Свой враг, как и свой вор, пострашнее».
Как угадал, увидел писатель еще в канун «судьбоносной перестройки» тот пожар, что охватит огромную страну, развалит ее на части?
Сам Распутин после «Пожара» на два десятка лет выпал из большой литературы. В большую политику. Член Президентского Совета при Горбачеве, Народный депутат СССР. Видно, решил тушить предсказанный пожар не книгами, а советами властителям, речами, статьями, коллективными письмами.
«Вживую» я впервые увидел его в 1988-м, на встрече патриотической общественности в ДК «Сетунь» на окраине Москвы. Выступали Белов, Распутин, Солоухин, другие известные писатели, актеры, ученые… Вдруг подняли вопрос о восстановлении Храма Христа Спасителя, взорванного большевиками в 1931 г. Мол, это станет символом возрождения Отечества. Деньги тут же стали собирать, подписи в Кремль. Я тоже закорючку поставил, рубли кинул, хотя не верил, что это возможно. За гранью фантастики! Позже напомнил о той встрече Валентину Григорьевичу. «Храм Христа-Спасителя - вообще чудо, - улыбнулся он. - Хотя и украдено там тоже немало. Я же был в наблюдательной комиссии, там такие схватки шли за заказы. Но храм есть, стоит. А толчок был в 1988 г в «Сетуни», когда патриоты начали собирать деньги.»
Встретились мы впервые в том же 88-м на знаменитой 19 партконференции, где окончательно размежевались литераторы: либералы-западники с консерваторами-патриотами. Впрочем, там все общество стало раскалываться вслед за «инженерами человеческих душ». И Лигачев произнес знаменитую фразу: «Борис, ты не прав!»
Нас познакомил Виктор Петрович Астафьев. Они-то оба были делегатами, а меня командировала газета по разнарядке властей причесывать стенограммы горячих перестроечных речей. Убирать междометия, слова-паразиты. Отловив словесных блох, я бежал в перерывах в кулуары кремлевского дворца, наблюдать вблизи за прорабами перестройки. Знаменитый писатель Распутин скромно жался к стенке, не в пример опальному Ельцину, Раисе Максимовне, Евтушенко, Коротичу.
Вот так же скромничал он поначалу и на Первом съезде народных депутатов СССР в 1989-м. Потом не стерпел, выдал с трибуны фразу, объявленную либералами крылатой формулой контрперестройки: «Вам, господа, нужны великие потрясения – нам нужна великая страна!» А ведь он лишь повторил Столыпина. Впрочем, Столыпин тогда тоже был не в чести. Позже на съезде Распутин и вовсе заявит депутатам-сепаратистам, что Россия тоже может отделиться от других республик. Что тут началось!
«Эмиссары сепаратистов, в основном с Кавказа, Прибалтики, шныряли тогда по всей России, ища поддержки,-рассказывал мне позже Валентин Григорьевич. - И до Иркутска доезжали, со мной несколько раз разговаривали: мол, хватит уже нам быть вместе. Ну, хватит так хватит, но не обвиняйте потом Россию. Россия была самой жертвенной, деньги посылала в другие республики, народ самый лучший, чтобы поднимать их промышленность для их благополучия. И когда я сказал, что Россия может выйти из СССР, им не понравилось, такой визг поднялся. Когда они уйдут, хлопнув дверью - это демократично и справедливо. А России так поступать нельзя.»
СССР развалился. Не спас страну пожарник Распутин своими статьями, речами, советами. Его, не скрывавшего патриотических взглядов, любви к Отечеству, вчерашние поклонники-интеллигенты записали в реакционеры, ксенофобы, консерваторы, черносотенцы и т.д. и т.п. Патриотизм тогда «просвещенная интеллигенция, образованщина, (по меткому выражению Солженицына) называла последним прибежищем негодяев. А само слово «патриот» было бранным (ныне маятник качнулся обратно, и бранью стали уже «либерал», «либераст»!) Иные соратники, заединщики не выдержали, дезавуировали свои подписи в коллективных письмах в защиту Отечества. Хотя среди них были солидные люди, генералы: боевые и литературные. А скромный тихий Распутин не сломался, продолжал вызывать огонь на себя.
- Ну зачем, зачем вы пошли в политику, Валентин Григорьевич? - приставал я к нему в нулевые уже годы, поздний умник. - Столько книг хороших написали бы!
- Когда началась перестройка - я поначалу поверил Горбачеву. Всем было тяжело жить, и вдруг предлагается совсем иная жизнь... Чего жалеть о том, что было. Не мог иначе. Ведь не для себя же старался. Хотя понимал, что ничего не сделаю, а душу надорву, слово потеряю, жизнь свою разметаю. Так оно и получилось. Лет двадцать ничего не писал, а ведь сколько мог! Много раз зарекался, говорил себе, что все идет своим чередом, ничем ты не поможешь, нужно спасать свое писательское дело. А потом думаешь: может,и не напрасно мое хождение в политику, публицистику. В 1980-м праздновали 600-летие Куликовской битвы. Мы заранее ездили на Поле Куликово, готовили юбилей. И вот утром вышел я на Поле - а там тысячи людей! Это так удивило и обрадовало. Не зря, значит, работал. Люди ехали отовсюду, зная, что это за событие. И до сих пор при встрече, в письмах многие вспоминают ту мою статью о Куликовом поле.
- Я тоже прекрасно помню. Жаль, не смог тогда приехать из Сибири. Работа! Но позже все равно побывал на Поле.
- Значит, моя куликовская публицистика кого-то затрагивала, направляла, точнее, подправляла душу и сердце. Потом все рухнуло, но не настолько, чтобы полностью из памяти ушло. Может, это нам и поможет возродиться. С нами – поле Куликово, Бородинское поле и Прохоровское, а с ними – одно только «Поле чудес».
Лишь в 2004-м появилась новая повесть Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана». Уже о нашем, постсоветском времени. Торговец с рынка в сибирском городе изнасиловал дочь героини, простой женщины Тамары Ивановны. Милиция искать преступника не торопится. Героиня сама находит его, добивается ареста. Но прокурорские решают отпустить арестанта за взятку. Отчаявшись добиться справедливости, Тамара Ивановна, дочь таежного охотника, прямо в прокуратуре застрелит насильника. В момент передачи выкупа за него. И получит срок.
Очень тяжелая повесть. В один присест одолеть ее не смог, признался я писателю.
«Я над этой вещью работал долго, два раза бросал. Думаешь, мне не хочется света, тепла, ростков добрых? Бросал, думал, не надо этого мрака, но что-то заставляло писать. Может, сама героиня? Я же взял подлинный случай: это моя землячка, все так с ней и случилось, как у меня описано. Придуманного ничего нет. Наоборот, приходилось что-то вычеркивать, чтоб не отпугнуть читателя. Ведь реальность была куда страшнее. Бросал надолго писать, но всякий раз попадались похожие истории из России, Украины. Так что не написать об этом не мог. Дело даже не в судьбе этой женщины, а в общей картине. Уже выходишь на улицу с тяжелым сердцем: одни решетки и охранники кругом. Мы закрылись, на свободе как в зоне живем. Это неполная и неестественная жизнь. Я долго думал над этим. Вот моя героиня – ну не должна она была устраивать самосуд, дело это не божеское. Ее закон должен был защитить! Но государство не защищает, закон не защищает. Тут уж деваться некуда, значит, нужно защищаться самому. Твою дочь изнасиловали, насильник будет гулять на свободе, а государство твердит о правах человека и построении демократического общества. Как с этим жить?»
Маленькая деталь. Насильник в повести Распутина – уроженец Кавказа. За это либеральная общественность тут же обвинила писателя в ксенофобии, чуть ли не в фашизме. Правда, власть отметила «Дочь Ивана, мать Ивана» президентской премией. Но саму книгу точно не прочитала. И всполошилась лишь в 2010-м, когда у самого Кремля вдруг забурлил Манеж. По схожему поводу. Народ тогда вышел на площадь даже не из-за убийства футбольного болельщика Егора Свиридова. А потому, что следователь отпустил задержанных милицией по горячим следам подозреваемых . По иронии судьбы – кавказцев. И никто не верил, что за просто так.
А теперь и вовсе у стен Кремля убили Немцова. По версии Следственного комитета – жители Кавказа. Не боялись видеокамер, верили в безнаказанность.
Так что «Дочь Ивана, мать Ивана» оказалась непонятой. Ни властью, ни общественностью. Он же писал до Кондопоги, Пугачева, Манежа, бил во все колокола не о кавказцах, по большому счету - о беззаконии, которое и порождает межнациональные, прочие конфликты, преступления в стране. Да, насильник в его повести –кавказец. Но взяточник из прокуратуры – местный, сибиряк. Как и менты. Все те же ушлые архаровцы превратили Фемиду в России из принципиальной женщины в вульгарную стриптизершу, которой преступники суют в трусы пачки денег. «Кто больше заплатит, тот и будет прав!»- такое кредо у этих архаровцев в мундирах и мантиях.
Сам Валентин Григорьевич с тех пор не издал ни одной новой повести.
Его все время отвлекали «малые дела». За которые Распутина журили собратья по патриотическому лагерю. К столетию Транссибирской магистрали, например, пробивал с коллегами в Иркутской Думе восстановление памятника царю Александру Третьему, снесенного большевиками. И поднялась-таки в 2003 году отлитая в бронзе пятиметровая статуя. А еще надо было документальную книгу «Сибирь, Сибирь» завершить. «Там не хватает очерка о Трансибе. Работа большая, придется ехать, искать литературу, т.к. её мало осталось, и какая есть - в основном техническая. Надеюсь, к осени закончу. Очень мне нужен этот очерк!» А еще он восстанавливал тогда храм в родной деревне. «Радостно видеть простой народ, который идет в церковь, стоит в очередях за святой водой - и всё от души, не по приказу. Но этого мало, у нас в Сибири в деревнях храмов нет. Вот я сейчас заказал колокола, а мне звонят и говорят, что нужна предоплата. А где деньги взять? Нужно 300 тысяч рублей. И вот мне придется сейчас бегать, искать деньги. Мы строим, я и ещё один мужик, он лесом занимается, не из богатых, сам во всем этом участвует, сам следит за постройкой. А моя задача - добывать деньги. Это тяжелая задача, когда ты не умеешь просить. Найду деньги, восстановим храм.Ну, а после напишу два-три рассказа, а потом и повесть, я к ней подбираюсь. Я уже знаю, о чем буду писать,» - говорил мне Валентин Григорьевич в феврале 2004-го, подписывая книгу «Дочь Ивана, мать Ивана». Много других «малых дел» было тогда у Распутина. Литературные фестивали в Иркутске, поездки по России...
В 2006 г вышла долгожданная «Сибирь, Сибирь». Можно приниматься за повесть. Но 9 июля при посадке в аэропорту Иркутска разбился аэробус А-310, летевший из Москвы. Из 203 человек, находившихся на борту, погибло 125. Среди них – дочь Распутина Мария. Валентин Григорьевич приехал в аэропорт ее встречать… «Православная Москва знала Марию как усердную прихожанку, певчую народного хора Сретенского монастыря и сотрудницу его издательства, - выразил соболезнование писателю Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. - Москва музыкальная помнит ее как талантливого органиста, вдохновенного исследователя, внимательного педагога. Кроткий и светлый облик Марии навсегда останется в памяти всех, кому посчастливилось с ней общаться.»
Через три года, тоже летом, скоропостижно скончался друг и издатель Распутина Геннадий Сапронов, бывший собор «Комсомолки». «Почему случилось такое несчастье? Наверное, все-таки он слишком много отдал сил, когда мы ходили на теплоходе по Ангаре, а потом по Енисею, посещали места, которые будут затоплены при строительстве Богучанской ГЭС, и собирали материал для новой книги, - говорил Валентин Григорьевич. - Поездка была тяжелой. Теплоходы, машины, катера, самолеты. Все это длилось около двух недель, и все без отдыха. Мы очень много встречались там с людьми, проезжали по местам, где будет строиться гидроэлектростанция, беседовали с теми, кому придется переселяться, куда-то уезжать... Мы вернулись из поездки, а через два дня его не стало.»
1 мая 2012 года после долгой болезни скончалась в Иркутске супруга писателя Светлана Ивановна. Эти потери и помешали, полагаю, работе Валентина Григорьевича над новой повестью. А потом он и сам тяжело заболел.
В 2011 вышла новая книга «Эти 20 убийственных лет». Уже по названию ясно - публицистика! Раскрыл. Так и есть. Беседы за жизнь с давним приятелем-публицистом Виктором Кожемяко.
«Кажется, нет никаких оснований для веры, но я верю, что Запад Россию не получит, - писал Распутин. - Всех патриотов в гроб не загнать, их становится все больше. А если бы и загнали – гробы поднялись бы стоймя и двинулись на защиту своей земли. Такого еще не бывало, но может быть. Я верю - мы останемся самостоятельной страной, независимой, живущей своими порядками, которым тыща лет. Однако легкой жизни у России не будет никогда. Наши богатства – слишком лакомый кусок.»
Эти строки - завещание патриота России Распутина нам, живущим.
Царствие Небесное, Валентин Григорьевич.
Пока живем, помним!
